Я вздрогнула, увидев себя целиком, с головы до пят, в одном из зеркал, выставленных на его витрине. Сама того не желая, я замерла перед собственным изображением, словно зачарованная им.

Вдруг я почувствовала, как кто-то тронул меня за плечо. Обернувшись, я узнала Эми Стронг, с которой мы не встречались уже около года.

Она была одета без особой изысканности, однако гораздо лучше, чем позволяло ее положение. Поэтому я посмотрела на нее с удивлением. Поняв, что я сейчас начну ее расспрашивать, она поспешила заговорить сама, не давая мне времени опомниться:

— Что ты здесь делаешь?

Я рассмеялась:

— Ну ты же сама видишь.

— Вижу: любуешься собой в зеркале. Ты считаешь себя красивой, и тут ты права. Хотелось бы мне быть такой красавицей, уж я бы тогда знала, что делать.

— И что бы ты сделала?

— О, меня бы только и видели в Уэльсе!

— Куда же бы ты направилась?

— В Лондон, конечно. Все говорят, что с красивым личиком в Лондоне может повезти. Поезжай туда, а как станешь миллионершей, возьми меня к себе горничной.

Я вздохнула:

— Будь моя воля, я бы уехала.

— Что же тебе мешает?

— А как ты себе это представляешь? Отправиться в такое путешествие одной, в моем возрасте?

— Ну, если тебе недостает только попутчицы, я к твоим услугам.

Я посмотрела на нее:

— Ты это серьезно?

— Серьезнее не бывает.

— Но чтобы добраться до Лондона, нужно много денег.

— Наоборот, это совсем не дорого. Достаточно одного фунта, это точно — я справлялась в Честере. Одно место внутри дилижанса стоит фунт, за два фунта мы получим два места и через три дня будем уже в Лондоне.

— А твоя мать?

Эми скорчила гримаску:

— Мать? Мы с ней не ладим с тех пор, как я ушла с фермы.

— Как, ты больше не работаешь у миссис Риверс?

(Так звали хозяйку фермы, где Эми была прислугой.)

— Нет… Да ладно, лучше я тебе скажу все как есть. Видишь ли, ее сын Чарли — он гардемарин — приехал ее навестить. Ну, и пока гостил у мамаши, стал за мной ухлестывать. А я, честно-то говоря, не слишком спорила: по мне, Чарли — парень видный. Но его мамаше это не понравилось, и она выставила меня за дверь. Тогда Чарли решил, что его долг как-то возместить мне потерю места, ведь прогнали меня по его вине. Перед тем как вернуться на корабль, он дал мне пятнадцать фунтов. Пять из них пошли на покупку одежды, без этого мне было никак не обойтись. Но осталось еще десять. Хочешь, поедем в Лондон вместе? Тогда пять фунтов я тебе дам… О, ты мне их вернешь, тут уж беспокоиться не о чем.

— Спасибо тебе, Эми, — отвечала я, — но я почти так же богата, как ты: у меня есть семь фунтов.

— У тебя семь, у меня десять — стало быть, семнадцать фунтов на двоих! С этим можно пуститься вокруг света… не говоря уж о том, что есть еще Чарли, который служит на флагманском корабле…

— О, — вздохнула я, — если бы я могла быть уверена…

— Уверена в чем? — заинтересовалась Эми.

— В том, что одна леди, которая дала мне свой адрес, уже возвратилась в Лондон.

— Как? Есть леди, к которой ты сможешь обратиться?

— Да.

— В Лондоне?

— Да.

— А для чего она дала тебе адрес?

— Она хочет взять меня к себе в компаньонки. Будет платить десять фунтов в месяц.

— Десять фунтов в месяц? И ты еще можешь колебаться?

— Говорю тебе, я встретила ее всего лишь недели две назад на морском берегу неподалеку от коттеджа мистера Хоардена.

— А где она жила?

— Я слышала, как они упоминали о Парк-Гейте.

— Они упоминали? Так эта леди была не одна?

— Она была там вместе с художником. Он, со своей стороны, обещал, что, если я соглашусь позировать ему, он будет мне платить пять фунтов за час.

— Каково! Тебе подвернулась леди, готовая выложить десять фунтов в месяц, если ты станешь ее компаньонкой, да вдобавок еще художник, который собирается платить пять фунтов за сеанс, и ты от всего этого отказалась?.. Будь ты католичкой, я бы подумала, что ты хочешь быть причислена к лику святых… Ну же, Эмма, поедем! Ты сперва разбогатеешь сама, а там и мне поможешь сколотить состояние.

— Если бы можно было сначала выяснить, находятся ли они сейчас в Парк-Гейте или уехали…

— Нет ничего легче.

— Но каким образом?

— Ты забываешь, что у нас еще есть Дик, которому тоже охота выбраться в Лондон. И, помимо всего прочего, разве мы не богаты? По каким дням ты бываешь за городом со своими господами?

— Каждое воскресенье.

— Назови мне имена твоего художника и этой дамы.

— Художника зовут мистер Ромни, а ее мисс Арабелла.

— Ромни… мисс Арабелла… Справиться о них в Парк-Гейте… Будь спокойна, я ничего не забуду. В субботу вечером я поеду с Диком в Честер, а в воскресенье в десять утра буду прогуливаться по морскому берегу. Мы там встретимся, и я сообщу тебе все, что узнаю.

— Но что же станется с Диком? Ведь из-за всего этого он может потерять работу!

— Вот еще! Да он уж давно не пасет овец!

— Тогда чем же он занимается?

— В точности не знаю… Наверное, немножечко контрабандой…

— Ах! Мой Бог! Но контрабандистов ведь ссылают на каторгу!

— Да, но для этого раньше надо их поймать. А Дик хитрый, он никому не позволит поймать его. А так как в наших местах он становится известен, то он не прочь перебраться куда-нибудь еще. Стало быть, до воскресенья?

— До воскресенья! Но я тебе пока ничего не обещаю.

— Кто тебя просит что-нибудь обещать? Когда прибудем на место, там уж посмотрим. Как бы то ни было, не забудь захватить с собой деньги и дорожную сумку.

И она удалилось легкой беспечной походкой, по которой можно было догадаться, что для нее-то все сомнения уже позади.

Я постояла немного в задумчивости и отправилась своей дорогой, бросив прощальный взгляд в зеркало.

К несчастью, оно дало мне тот же совет, что и Эми Стронг!

По обыкновению, в следующую субботу в тот же час, как в субботу предыдущую, семейство отправилось за город; лошадь получила три привычных удара кнутом, и по истечении двух часов десяти минут мы вышли из кареты.

Я не забыла предписаний Эми: захватила с собой семь фунтов с прибавлением тех двенадцати шиллингов, что мистер Томас Хоарден вручил мне накануне; вот только дорожной сумки мне не понадобилось: для моих пожитков хватило простой салфетки, связанной крест-накрест за уголки.